нас много - на каждом километре, не только здесь, но и во всем мире

(продолжение этого цикла)

Я, когда возвращаюсь с работы, иногда по дороге захожу в небольшой парк, который в свое время с трудом удалось отстоять от точечных застройщиков и который, скорее всего, нам не удастся отстоять от обнаглевших попов, которые собираются построить на его месте очередную свою церковь. Но наша безнадежная борьба еще продолжается, то есть мы, местные жители, регулярно собираем подписи и митингуем, поэтому парк пока стоит.

И я, если хорошая погода, перед тем как идти домой, частенько сажусь там на скамейку и читаю какую-нибудь распечатку, сделанную специально на этот случай. Потому что дома посидеть в тишине мне уже не удаётся. Нет, я их всех люблю, своих домашних - и людей, и хвостов, но вот сосредоточиться с ними бывает трудно.

Только я сел в этот раз и достал распечатанную на нескольких страницах свежую статью из New Left Review, как передо мной нарисовался кот. Такой обычный уличный пролетарский кот, в состоянии средней паршивости. Он сел напротив и стал меня рассматривать.

- Дать мне тебе нечего, брат, - сказал я ему с грустью. – Но если уж тебе совсем хреново, то могу сходить домой, чего-нибудь принести.

- Спасибо, - сказал кот. – Не надо. Справимся.

- Хорошо, - ответил я и хотел дальше погрузиться в статью, но кот сказал:

- Бедность – это худшая форма насилия.

- Да, - сказал я. – Ганди иногда отжигал не хуже, чем большевики. А как он помер – так и поговорить стало не с кем.

( Collapse )

Это, кто машины не водит (как я), дорожный знак, обозначающий тупик. Переработанный.

И все это выпускалось не в подполье, а средь бела дня, в государственных издательствах, иногда даже издательствах КПСС.